В гостях степей Причерноморья

[2]В самом начале лета 1810 года 46-летний Владимирский губернатор князь Иван Михайлович Долгорукий с женой - Аграфеной Алексеевной (урожденная Безобразова, по первому браку – Пожарская – А.К.) отправился в путешествие. Выехав из Москвы, семейная чета в сопровождении четырех «домашних товарищей», направила свой путь к южным окраинам Российской империи – в Одессу.

«…Угоден - пусть меня читают,
Противен - пусть в огонь бросают:
Трубы похвальной не ищу».
И.М. Долгорукий

Ввиду природной пытливости ума, искреннего любопытства князя, благодаря его литературному таланту, вся информация, полученная в дороге, легла в основу «записок» под названием «Славны бубны за горами или путешествие мое кое-куда 1810 года».

Данное произведение особо интересно тем, что содержит достаточно яркое и подробное описание Николаева и Николаевщины начала ХІХ века, перемежеванное с личными эмоциональными впечатлениями автора. Описание города, находящегося во младенческом возрасте, является ценным источником информации для всех, кто интересуется историей родного края. Теперь, по истечению двух веков, мы можем представить себе быт и нравы людей, населявших Причерноморье, глазами очевидца увидеть первые годы развития славного центра судостроения.

С позволения князя И.М. Долгорукого мы присоединимся к нему в дороге с Елизаветграда (г. Кировоград – А.К.) на Николаев, чтобы [3]незаметными попутчиками увидеть все своими глазами...

«По всей дороге до Николаева, которая составляет 140 верст, вы ничего не видите, кроме дикой степи, никакого растения: один ковыль, который, как волна, вьется по земле. Жар и зной палит ужасный. Здесь тепла нет: или духота; или такой холод под вечер и пред утренней зарей, что шубы просим; переход из воздуха в другой быстр и опасен для неосторожных.» Несмотря на такие погодные условия, равнинная территория степи уже постепенно заселяется. На момент путешествия здесь уже проживает и обрабатывает землю около 100 семей хлебопашцев.

В ночь на 3 июля 1810 года князь остановился в селении Громоклея, где селились так называемые «молдаванские дворяне» в количестве 44-х человек и владевшие 6-ю тысячами десятин земли. Земля эта, однако, ими не ценилась и, по свидетельству И.М. Долгорукого, «…отдавалась всякому, кто бы ни захотел». Эти «дворяне» освобождены от уплаты любых налогов, кроме поземельного, занимаются скотоводством.

Для ночлега предоставлена была изба, в которой, по уверению местного почтаря, останавливается сам военный губернатор, проезжая эти края. Однако, в виду ее отвратительного состояния, пришлось ночевать в карете на улице. Только под утро Иван Михайлович выбрался под открытое небо, расположился прямо на земле и уснул, вдыхая чистый предрассветный воздух летней украинской степи.

Днем, проехав деревню госпожи Лореновой (с. Водяно-Лорино Еланецкого района Николаевской области – А.К.), мы приехали в Кандыбин хутор (с. Кандыбино Новоодесского района [4] – А.К.), где из пригорка бил ключ чистейшей воды, по выражению князя – «хрусталя чище». За хутором, последней почтовой станцией по дороге в Николаев, показался Ингул, заросший камышом, а затем уже и сам Буг – широкий, гордый, рьяный.

[5]В город попали еще засветло. Найдя конторщика местного торговца лесом и зерном господина Перетца, сослались на общих наших знакомых из Кременчуга и попросились на постой.

Справка: Абрам Израилевич Перетц [6] (ок. 1770-1833 гг.) – еврейский промышленник, банкир, коммерции советник. Занимался поставками леса и продукции для Черноморского флота. Был близок к окружению императора Александра I, в частности – к Сперанскому. Построил для флота несколько кораблей, положив тем самым начало «откупного» кораблестроительства. В Николаеве владел несколькими домами и собственной конторой, однако, по-видимому, к концу жизни разорился. Умер в С.-Петербурге, где и похоронен.

Конторщик Перетца, Г.К., отвел для постоя гостей свой дом: «…каменный, стены расписные, мебель пристойная; комнаты небольшие, но чистые». Для уставших путников, проделавших долгий путь под раскаленным солнцем по почти безлюдной степи, такой дом стал просто райским уголком, в котором можно было остановиться на несколько дней. Сам Г.К. представляет собой образец бескорыстия и гостеприимства, который очень редко можно встретить в людях. К услугам гостей всегда были кофе и чай, накрытый стол, баня, а также приглашенные к столу гости, беседы с которыми могли быть полезны путешествующим.

Город, возникший, будто из-под земли, строится. Уже достаточно много в нем обывательских домов, слободок и казарм. Улицы прямые и широкие, но, из-за песчаного грунта, не мощенные. В торговых каменных лавках, которые отличаются своей красотой и изяществом, можно купить практически все, но товары отличаются достаточной дороговизной.

[7]Управляет всем этим военный губернатор Н.Я. – немолодой морской генерал, страдающий глазными болезнями и ведущий уединенный образ жизни в большом и хорошо обставленном доме.

Справка: Николай Львович Языков (ок. 1750-1817 (по другим данным – 1824) гг.) - вице-адмирал (1805), Главный командир Черноморского флота и портов, Николаевский и Севастопольский военный губернатор в 1811-1816 гг. Фактически занял эту должность еще в 1809 г., но утвержденный в ней указом только через два года.

Прежний военный губернатор маркиз Иван Иванович де Траверсе поминается в Николаеве только хорошими словами как открытый и добрый, всеми обожаемый человек. Не часто такое можно услышать о высоком начальстве. Через несколько лет, когда Н.Л. Языкова сменит А.С. Грейг, для Николаева и его жителей начнется еще более благоприятный период развития города и флота. За всю историю всего несколько человек можно будет назвать истинными его патриотами, отдававшими все силы и способности для процветания города.

Но вернемся к описанию Николаева… Основных строений – два: Адмиралтейство и Собор. Первое располагается в большом каменном доме с колоннами, флигелями и галереями. Перед ним раскинулась просторная площадь. Офицеры Адмиралтейства, будучи не особо обучены правилам этикета, очень приветливы и образованны. Адмиралтейством руководит господин Леонтович, женатый на дочери маркиза де Траверсе, окончившей Смольный институт.

Каменный Собор построен еще при Светлейшем князе Г.А. Потемкине-Таврическом и его же стараниями в честь Григория Армянина, день которого празднуется ежегодно 30-го сентября. Выстроенный в азиатском стиле Собор ни убранством, ни живописью не выделяется, но очень большой. Около церковных стен, в пределах ограды, воздвигнут памятник из белого камня над могилой бригадира и обер-штер-кригс-комиссара  Черноморского флота М.Л. Фалеева – славного строителя г. Николаева. (Пройдет много лет и могила, как и сам Собор будут разрушены, а прах градостроителя выброшен из могилы и после нескольких дней неприкаянного скитания подхоронен в склеп к другой семье, правда, не менее славной своими делами, чем сам бригадир – А.К.).

В настоятелях храма состоит пожилой протоиерей Ефим Савурский, лет эдак 70-ти от роду. Возраст, впрочем, не повлиял на его приветливость и память. А ведь было что вспомнить старому священнику: своими глазами наблюдал он зарождение нового города с первой доски, с первого камня, с первого корабля… Все, что создавалось Светлейшим князем Таврическим видели глаза Ефима Савурского. Князь Долгорукий нашел в нем очень приятного и знающего собеседника, разделяющего с ним в полезных беседах большую часть свободного времени.

Справка: Савурский Ефим (Ефимий) Тимофеевич (1738-ок. 1821 гг.) - протоиерей Николаевского Адмиралтейского собора (церкви Григория Великия Армении) в течение более чем 20 лет. В 1784 упоминается в рапорте Синельникова Потемкину как получивший церковные вещи из Покровской (Запорожской) церкви. В начале 1790 приехал из г. Кременчуга в г. Николаев и стал первым николаевским протоиереем. К концу того же года для его семьи был построен дом. Имел жену Ирину Васильевну 1744 г.р. Дочь Савурского в конце 1793 в юном возрасте вышла замуж за архитектора капитана П.В. Неелова и уехала с ним в г. Петербург. Место захоронення неизвестно.

Несомненно, главной достопримечательностью города является верфь, на которой круглый год работают около 500 работников с топорами. Сейчас на ней заложен 70-ти пушечный фрегат и канонерское судно, лес дубовый, для которых, по подряду поставляет А. Перетц. Цена леса, при этом, составляет 40 копеек за пуд. Всего на изготовление одного корабля идет его до 300 тысяч пудов. В конечном итоге стоимость постройки корабля составляет 1 млн. рублей – огромные деньги для этого времени!

[8]Тут же, в городе, для будущих мореплавателей построено Штурманское училище, во дворе которого выставлен среднего размера корабль. На нем юноши отрабатывают теорию мореплавания и познают хитрости управления парусным флотом. Предполагали основать в Николаеве и Морской корпус, но... денег не хватило, а может, и желания.

В то же время имеется Адмиралтейское Депо, в котором, кроме множества книг на различную тематику, орудий и инструментов, собраны также хорошие коллекции чучел животных и монет, модели кораблей и строений. Имеются также и два глобуса, высотой в 2,1 метра. Все это создавалось с легкой руки маркиза И.И. де Траверсе.

Князь Иван Михайлович также приложил свою руку к наполнению коллекции Депо, оставив в память о себе 20 золотых Наполеоновских франков.

Среди прочих редкостей находятся в Николаеве два больших мраморных камня, вырытых в Ольвии, лежащей поблизости. По надписи на одном из них следует, что это часть памятника Стратону. Надпись на втором до сих пор никто не смог прочесть и перевести, отчасти из-за незнания языка, на котором имеется надпись, отчасти – из-за влияния времени. Кроме этого, лежат в Депо две мраморные доски с турецкими надписями в честь основания Анапы султаном Селимом Мустафой Агою. Найдены были плиты при взятии этой турецкой крепости русским флотом.

В Николаеве, кстати, проживает четверо турецких пашей: некоторые пленные, иные – перебежчики. На их содержание казной ежемесячно выделяется по 4 тысячи рублей, а проку никакого – ездят друг к другу в каретах, дурачатся, сорят деньгами...

Будучи от природы любознательным и желая все посмотреть, князь в сопровождении протоиерея решил побывать на городском кладбище. Ефим Савурский назвал это место «селом Божием», «жителей» которого было уже предостаточно: смерть везде берет дань с человечества... Надгробия на могилах простые - все из дикого камня, где хуже, где лучше тесаного. Ни замысловатых надписей, ни эмблем на них нет.

На кладбище, расположена церковь во имя Всех Святых, в которой ежедневно правит службу тот же Савурский. Смотрителем церкви служит отставной одноногий моряк г-н Тулубьев. При входе в церковь нас встретили певчие: до 20-ти человек, в синих одеждах местного, украинского покроя, поразили князя своими басами – остаток былой громогласной роскоши, так любимой Г.А. Потемкиным-Таврическим.

Справка: Церковь во имя Всех Святых – один из старейших храмов города (датируется 1807 г.), расположенный на территории некрополя. Никогда не закрывалась властями, даже во время Гражданской и Великой Отечественной войн. Более того, во время невзгод и катаклизмов в церковь сносились прихожанами иконы, книги и хоругви с других церквей для сохранения. Храм двухпрестольный: главный престол освящен во имя Всех Святых, вспомогательный – во имя Иоанна Богослова. Здание практически сохранило свой первоначальный архитектурный облик.

[9]После посещения кладбища и кладбищенской церкви мы с князем Долгоруким в сопровождении нашего любезного хозяина и Е. Савурского отправились на прогулку в прекрасный сад, находящийся неподалеку от города. По воскресеньям здесь гуляет городская публика, а когда-то в нем проживал сам Светлейший. От того времени осталась большая галерея и дом – летняя резиденция [10] военных губернаторов: «Чего тут не дала натура? И свежие родники, и кущи тенистые, меланхолические овраги, глухие ущелья, все есть, чего воображение ищет... Говорят, что этот сад, или все место, названо Спасским потому, что Князь, живши в Николаеве, катаясь по Бугу, против этого берега утонул было, но спасен; отсюда и имя дано месту. Утверждают даже, что по особенному к нему прилеплению Княжему, предполагали здесь поставить монастырь, под названием Спасо-Николаевского, и что до построения его уже назначен был в Архимандриты в эту обитель, известный по уму и дарованиям своим, Моисей Гумилевский, что был епископом в Феодосии. Но умер Князь, и замыслы его с ним похоронились.»

Вечером 5 июля, отобедав и нагулявшись в Спасском, Иван Михайлович засобирался в дорогу. Простившись с хозяином, городничим и протоиереем, сели у пристани в адмиральскую шлюпку и воды Буга заколыхали нас под раскрытыми парусами. Выйдя на противоположный берег, мы пересели в коляски и отправились в Ильинское – имение графа Безбородько, который приглашал князя в гости еще при проезде через Полтаву.

В пути странствующих застали сумерки и гроза. Облака наполнились огнем и громом, молнии ударяли в синие воды Буга – и страшно и восхитительно. Доехали до Ильинского почти ночью, но графский приказчик уже ждал нас, отвел для отдыха две комнаты: небольшие, но чистые. Граф Безбородько только начал строить свое имение и стройка продвигалась довольно медленно.

[11]На месте Ильинского, когда-то в древности, располагался греческий город Ольвия, раскопки которого велись местным населением. В основном вырывают из земли глиняную посуду и монеты. Графу послали до 2000 серебряных монет до пуда весом, практически на всех – чеканка Ольвии. Во время утренней прогулки Иван Михайлович купил у крестьян четыре таких монеты за 10 рублей. Тут же отрываются разной величины мраморные доски с греческими надписями, которые складываются до особого распоряжения хозяина поместья. На одной из таких плит мы явственно прочли имя Аполлона.

В самом селе выстроена уже каменная церковь, убранство которой, однако, довольно бедное. Вокруг поселения – сплошные рытвины и колодцы, из которых достают древности, за селом - урочище. Между многих бугров и курганов, которые опоясывают урочище и дают ему название «Сто могил» [12], самый высокий холм открывает наилучшие виды: в одну сторону виден Николаев, в другую – Очаков. За лиманом просматривается даже Таврический берег.

В лимане рыбаки ловят рыбу [13]. При нас попадалась только севрюга и разная мелочь, но по уверениям приказчика попадаются и стерляди, и осетры. Он же утверждал, что недавно выловлена была белуга весом около 135 кг.

Бегло осмотрев окрестности и пообедав в поместье, мы отправились в Очаков – знаменитое место в нашей истории. Брал его когда-то Миних, брал и Потемкин. Сейчас же город находится в разорении и запустении. Везде обломки бывших строений, груды камня, часто под ноги попадаются сухие человеческие кости.

[14]У самого моря сохранился небольшой остаток крепости. Стена, на которой не видно ни одного шва кладки между камнями. На отмелях встречаются куски турецких каменных ядер. Стоя неподвижно на берегу, князь Долгорукий вдыхал свежий соленый ветер и думал о пролитой во время штурма Очаковской твердыни крови наших воинов: «Сколько пролили крови, а за что? – За лоскуток песчаного берега при мутной воде…». Возникло желание переправиться на Кинбурн, который, как язык земли, рассекал мрачную воду, но высокие волны помешали такой затее. Мысленно отдав почести князю Суворову, отворившему с косы ворота Очаковские, мы вернулись в город, любая деревня которого была краше...

В Очакове остался невредимым замок последнего турецкого правителя здешних мест Гасан-паши. Внутри замка настроено множество зданий для артиллерийских снарядов. Пустили нас прогуляться и на батарею: на ней и во всем Очакове до сотни 18-ти и 24-фунтовых пушек.

Всей картиной опустошения и убожества правит городничий, а военной командой – добрый плац-майор из немцев, который отвел нам для постоя свою квартиру. Очаков населен всяким сбродом. Грязные, оборванные греки и евреи таскаются по городу, как бродяги, и ищут случая украсть что-нибудь для пропитания. «Один грек стянул при нас в лавках кусок свежего сырого мяса, бросился с ним на лодку и отчалил в Кинбурн; за ним с пристани гнались, и не поймали. Спасибо ему, что верен своему характеру: видно было, что это не первый опыт его проворства».

Дом плац-майора, в котором мы остановились, по сравнению князя не хуже был через час после штурма Очакова. С тех пор, конечно, его никто не чинил: стены закопченные, крыша в дырах, окна выбиты, под ними, как будто осенью, ревет ветер. В самой комнате, кроме пожитков хозяйских, проживали также куры, овцы, индюки, голуби, кошка с котятами – незавидный ночлег достался княжеской компании…
Кое-как переночевав в таких «замечательных» условиях, мы решили расстаться с Очаковом. Во дворе долго спорили извозчики. Предметом спора стала очередь везти князя в Одессу. Никто не соглашался, но деньги прекращают все споры в таких вопросах. Заложив пятерку лошадей Иван Михайлович Долгорукий отправился в Одессу, а мы остались дожидаться его возвращения на станции Одесского коменданта г-на Коблева...

***

Целую неделю дожидались мы возвращения князя Долгорукого из Одессы. Последние два дня, не прекращаясь, лил дождь, заметно похолодало. В обеденную пору 14 июля на дороге показалась коляска, из которой, подъехав, выбрался угрюмый Иван Михайлович. Сухо поздоровавшись, он с супругою своею направился в помещение станции обедать.

После непродолжительной и скудной трапезы княжеской четы стопы путешественников (а вернее копыта их лошадей) направились в Николаев, чтобы далее двинуться восвояси в Москву.

[15]Было видно, что князь Долгорукий чем-то недоволен, скорее всего – недостаточно сытным обедом, поскольку собственный княжеский повар в пути занемог, а станционная харчевня не отличалась кулинарным изыском.

До Николаева в тот день доехать не успели, ночь застала нас в селении Анчекрак (Янчокрак) (с. Каменка Очаковского района Николаевской области – А.К.), где жила госпожа генеральша Гакс. Приняв гостей и накормив всех путников вкусным ужином, помещица здешних мест пригласила остаться у нее на ночлег. Мы с радостью согласились, поскольку ехать ночью в степи занятие из малоприятных.

Госпожа Гакс поселилась в Очаковской степи из-за недостатка средств жить в России. Купила 130 душ крепостных, а на деле... оказалось только 30, из которых на работу выходит 15. Все остальные только в «ревизских сказках» записаны. Места дикие, приграничные, народ и бежит, кто куда хочет. Вместе с тем князь отметил, что такое расположение положительно влияет на отношение помещиков к своим подданным, заставляя обходиться мягче в обращении с ними.

Кроме самой генеральши в Анчекраке проживало ее семейство, состоящее из замужней дочери, зятя и двух родственниц, одна из которых недурно играла на фортепиано. Представьте себе, как необыкновенно звучит этот инструмент вечером в бескрайней летней степи!..

Проспав до 10-ти часов, позавтракав и поблагодарив гостеприимную хозяйку, на следующий день мы тронулись в путь, чтобы засветло обязательно успеть в Николаев. И снова князя ожидала неприятность: на Буге вовсю разыгралась буря. Волны на реке могли с легкостью перевернуть легкую лодку, а на больших, из-за сильного ветра, невозможно было поставить парус. Ко всему прочему, на правом берегу Буга кроме бедного хутора не имелось никаких селений.

Через реку переправлялись на баркасе, который матросы перетягивали с помощью натянутого с другого берега каната. Около часа каждый молился про себя, желая поскорее ступить на берег и оценивая крепость каната. Князь Долгорукий остался верен своим литературным слабостям даже в условиях постепенно стихающей бури. Еще не успели мы причалить к берегу, а он уже издали декламировал строки, созданные экспромтом среди высоких волн:

«Утихло на Буге волненье;
От сердца прочь отходит страх,
Гостеприимно утешенье
Вблизи нас ждет на берегах.
Бегут приятели навстречу,
Несут всех радостей предтечу,
Край хлеба, пищу и вино.
Хвала тебе, Творец Вселенной,
Что нас стихии разъяренной,
Еще не погрузить на дно!»

Интересно, какие бы слова придумал князь, если бы, не дай Бог, порвался канат, и баркас унесло в пучину бури...

На Николаевском берегу уже поджидал любезный конторщик Перетца - г-н К. Как все обрадовались его уютным комнатам и горячему чаю, после которого за столом пошли шутки и разговоры. К тому же, морские офицеры, узнав о нашем прибытии, поспешили посетить сухопутных путешественников и поделиться своими впечатлениями от хождения по морям. Так, в теплой обстановке и непринужденных беседах прошел вечер.

Следующее утро Иван Михайлович собирался посвятить осмотру окрестностей города, но так как лил дождь, пришлось остаться в гостеприимных стенах. Князь, тем не менее, зашел высказать свое почтение военному губернатору, застал того, как всегда, в одиночестве и долго потом в беседе с добрым знакомым, отцом Ефимием, рассуждал об уединении человеческом.

Посетив уже повторно Николаев, князь Долгорукий не преминул снова побывать в Спасском, настолько пленительным и очаровательным [16]было это место. К тому же, как и в прошлый раз, стоял погожий воскресный день, когда публика стекается сюда со всего города, в желании насытится свежим воздухом и красотами.

Около 300 свободных и веселых людей собрались в зале, выстроенной еще Светлейшим: «Морские офицеры, одушевленные самой тонкой и прихотливой вежливостью, беспрестанно в зале танцевали, и каждая девушка почитала этот день особым праздником в их стороне: никогда здесь такого множества кавалеров не собиралось. Все шутило, смеялось и плясало. Роговая музыка раздавала по реке свои унылые звуки; духовая в куще, утаенной от общества, наигрывала меланхолические песенки, а скрипки, бубны, барабаны гремели Польские и вальсы на широком преддверье залы. В ней было душно и тесно…»

Не выдержав такой суеты, князь вышел в сад, чтобы насладиться чудным воздухом, близостью воды и неба. За садом, практически сливаясь с небом, простирается густой лес, сквозь который, то тут, то там просматривается Буг. На нижней площади горы стоит ветхая хижина – баня самого Потемкина. Вода поднималась когда-то насосами вверх, сбегала под крышу и сквозь потолок, устроенный наподобие сита, попадала в купальню, внезапно орошая тело с головы до ног.

Посреди всего этого дикого великолепия князь Долгорукий выглядел счастливым: «Дышать всегда и везде возможно: преимущество не важное! Но жить, как жил я часа два сегодня на берегу Буга, и именно в Спасском, это такой дар неба, которого ни чем оценить нельзя…».

Побывав в Николаеве нельзя было не посетить Богоявленское, расположенное за 12 верст от Николаева в сторону Херсона. Дорога к этому поселению лежит по берегам Буга, а пространство вдоль нее уже разбито на кварталы – места под загородные домики многим приближенным Потемкина. Умер Светлейший и все исчезло. Само Богоявленское представляет собой удивительное соединение богатства природы, искусственной роскоши и нищеты.

В обществе князя оказался один морской офицер, современник Потемкина, который видел это место во всей красе еще в 1789 году. Он рассказал, что нынешние сухие рвы и болотистые места были когда-то каналами с водою, по которым, под песни гребцов, свободно разъезжал в золоченых лодочках сам создатель этого великолепия.

[17]Обожаемое Потемкиным место, где когда-то шумел роскошный сад под названием Витовка [18] и били из-под земли целительные ключи, после его смерти превратилось в «дичь необработанной природы». Посреди сада осталась еще купальня из дикого камня на 8 столбах и гранитным сводом, под который в чистую и прохладную воду ведут несколько ступеней. Для сохранности этого памятника роскоши, а также для сохранения источника в чистоте, поставлена бедная мазанка, уже практически вросшая в землю. Возле такого убогого жилища сидел старик – сторож здешних мест, курил табак и плел лапти, а вокруг склонялись отягощенные плодами ветви абрикос и бергамота. Князь очень удивился такому сочетанию нищеты хижины и величественной купальни. Сидя на той самой скамейке, на которой когда-то сиживал сам Светлейший, Иван Михайлович ел груши и запивал вином, размышляя при этом о скором течении человеческой жизни.

В саду некогда стоял дом Потемкина. Теперь он разобран, а из материалов в бытность военным губернатором маркиза И.И. де Траверсе построен прекрасный лазарет для моряков. К зимней огромной больнице присоединен лагерный госпиталь: «Все строение состоит из стены деревянной, не выше полуаршина, и с самой крутой и высокой крышкой, которая уподобляется полотняному намету. Эта кровля не доходит до земли, следовательно, воздух не стеснен и проходит между нею и стенами чрез всю галерею. Кровать больного поставлена головою к стене, и в крышке над каждой слуховое окошко, которое занавесом защищает больного от солнца. Пол земляной, но крепко убит, усыпан зеленью и всегда свеж, чист и сух; больному покойно, прохладно и просторно».

[19]На излечении в госпитале во время нашего его посещения находилось около 100 человек, хотя иногда, говорят, и до 400 больных лечатся. Персонал госпиталя состоит из доктора, 6 лекарей (младший медперсонал – А.К.) и госпитального инспектора.

В пределах Витовки расположена казенная суконная фабрика, отданная в аренду. Хозяин фабрики работает с усердием и довольно успешно: станков много, заведение обширное, работники – вольные. «…Есть тут машина, посредством которой один ткач очень легко отделывает сукно в 3 аршина слишком ширины… Этот просто одной кистью руки шевеля рукоятку, посылает челнок с удивительною скоростью чрез всю основу с края стана на другой». Сукно изготавливается из шерсти овец Таврической породы, несколько грубовато, но стоит дешево - 6 рублей за аршин (0,71 м – А.К.). Оно, в основном, идет на пошив солдатских мундиров.

Справка: В 20-е годы ХІХ века в Николаев приехал итальянский купец Луиджи Алиауди, взявший вскоре у казны подряд на поставку сукна флоту и армии. Оно также изготавливалось на Витовской суконной фабрике, которую казна отдала Л. Алиауди в аренду. Таким образом, можно утверждать, что Черноморский флот ХІХ века был одет в форму из сукна Николаевской выделки.

Из Богоявленского князь Долгорукий уезжал в приподнятом настроении и на протяжении всего пути до Николаева рассуждал об их создателе Г.А. Потемкине-Таврическом. Для поклонения его праху Иван Михайлович даже съездил в Херсон [20], где в склепе Екатерининского собора Светлейший нашел свое последнее пристанище. В Николаеве же морские начальники позволили прочесть князю две большие книги в хорошем переплете, в которых были собраны разные ордера Потемкина к М.Л. Фалееву и предложения Черноморскому адмиралтейству (где они сейчас, эти книги?.. – А.К.).

В последний день пребывания И.М. Долгорукого в Николаеве и без того добрый хозяин дома решил устроить ему пышные проводы: зазвал много гостей, приготовил вино и ужин. Сам же князь утром ходил по торговым лавкам и базару, купил себе костюм за 30 рублей (правда, сукно оказалось гниловатым) и на 40 копеек пару арбузов, которых, как и дынь, в городе было уйма. После этого отдал визит вежливости адмиралу Н.Я. Языкову и зашел проститься к отцу Ефимию.

Вечером в доме любезного хозяина г-на К. собралось шумное общество офицеров флота, которые, к тому же, привезли с собой роговую музыку. Слушая звуки медных разноголосых труб, князь загрустил и тихонько плакал, бродя в одиночестве по саду, вспоминая, как любила такую музыку его покойная дочь, у которой на следующий день были именины.

Справка: Дочь князя И.М. Долгорукого от первого брака – Мария Ивановна -  двумя годами ранее, 20 ноября 1808 года скончалась от чахотки в возрасте 19-ти лет.

После прогулки по саду Иван Михайлович крепко выпил и, вскоре, забыл о печали, отдавшись разговорам и вкусному ужину.

Рано утром, 22 июля 1808 года путешественники стали собираться в обратную дорогу, когда принесли весть, что черноморская эскадра заняла крепость Сухум-Кале (современный г. Сухуми - А.К.).

[21]Остановившись на берегу Ингула, князь мысленно прощался с Николаевом: «Прости, Николаев! Я тебя вспомню всегда и везде в радости и в печали. Настоящие наши наслаждения суть рода удовольствий наших в будущем. Если бы воспоминания не оживотворяли души человеческой, она бы отходила к своему Создателю, не испытав никакой радости в свете. Так, так мы живем в прошедшем стократно более, чем в настоящем: это наш удел, это участь человека чувствительного! Простите, Спасское, Богоявленское, места славы знаменитого вельможи, места изнеженные самой природой! Вы всегда привлечете к себе восторги тех, кои любят жить в натуре, по натуре и неразлучно с нею; равно обратятся к вам и мысль и взоры тех, коих изумляло когда-нибудь и изумит впредь, в летописях наших, величество Потемкиных:
Таврической! Тебе в твой век дивился Питер:
Но в нем ты был лишь Князь, а здесь ты был Юпитер».

С таким восклицанием князь уехал... В четырех верстах от Николаева княжеское семейство посетило Терновку, где прежде была турецкая слободка. Еще сохранился разоренный дом паши и маленькая рощица, под которой бежал чистый ручей. Теперь же сюда переселили болгар, бежавших из Адрианополя из-под турецкого гнета. Они занимаются хлебопашеством: все засеяно и ухожено. Разводят также шелковицу. Старая турецкая мечеть превращена в Греческую церковь, однако, башни ее сохранены, как памятник. На одной из них – колокольня. Службу правит священник из местных болгар.

Выпив последнюю рюмку вина с провожающими новыми приятелями, князь расцеловался с ними и поскакал на Кандыбино и далее к мызе г-жи Лореновой. Надо же было такому случиться, что в день именин своей покойной дочери Иван Михайлович остался ужинать и ночевать у сестры мужа (невестки) ее крестной, когда та была проездом в Москве. Это случайно выяснилось в разговоре, затронув самые потаенные струны души князя.

Здесь же, в поместье Лореновой, пожелав И.М. Долгорукому счастливого пути, мы расстанемся с ним и его близкими...

...Вернувшись из путешествия, князь Долгорукий до 1812 года включительно продолжал исполнять должность Владимирского губернатора. [22] По его инициативе во Владимире была открыта гимназия с пансионом и библиотекой, составленной преимущественно из пожертвованных им же книг. Под гимназию Иван Михайлович уступил свой губернаторский дом. Была устроена суконная фабрика, построено здание для незаконнорождённых и недужных, открыт театр и казённая аптека.

После отставки, в 1813 году князь перебрался на жительство в Москву, где полностью отдавался литературе и домашнему театру. Был избран членом Беседы любителей русского слова, Вольного Общества любителей словесности, наук и художеств и Общества Соревнования просвещения и благотворения, позже был почётным членом Общества любителей Российской словесности при Московском Университете.

Писатель, поэт, драматург и мемуарист Иван Михайлович Долгорукий умер в 1823 году. Один из его современников вспоминал: «Все знакомые, и званые и незваные, собрались отдать последний долг доброму человеку; не дали поставить его гроб на погребальную колесницу и несли на своих руках до самой могилы». Она находится на кладбище Донского монастыря в Москве.

Город Николаев, которому князь посвятил самые теплые и душевные слова, продолжал развиваться: что-то разрушалось, навсегда погибая в забвении, что-то создавалось вновь. Некогда прекрасное Спасское вырубят на корню, и на его месте будут стоять однотипные многоэтажные дома. От обожаемой Потемкиным Витовки ничего не останется, а Богоявленское станет частью Корабельного района города.

На долгое время Николаев станет главным центром кораблестроения великих держав на Черном море, а несколько последних лет ХХ века превратят в металлолом судостроительные заводы. Громкая слава города останется только в воспоминаниях, среди которых и записки о путешествии князя Ивана Михайловича Долгорукого: «Прости, Николаев! Я тебя вспомню всегда и везде в радости и в печали... Простите, Спасское, Богоявленское, места славы знаменитого вельможи, места изнеженные самой природой!».

Автор статьи: Алексей Кравченко