Большая война маленькой женщины

[3]Ее знали под разными именами. В разное время она была Аделью Келлем, Галиной Сидорчук, Галиной Лермонтовой. Во время оккупации Николаева мало кто знал, что ее настоящее имя - Адель Келлем, по национальности немка. После гибели Александра Сидорчука Лягин принял решение ликвидировать ее, но вскоре после своего ареста просил ее о помощи.

Несколько лет назад в канун Дня Победы Галина Адольфовна Лермонтова рассказывала мне о себе и о своих друзьях.

 Направление.

В 1927-м году мы переехали сюда из Житомирской области, и папа купил дом в селе Благодатное над Ингулом. Там я училась в немецкой школе, и русский язык нам преподавали только раз в неделю. В 15 лет вступила в комсомол.
Семья у нас была большая. После того, как умерла от тифа моя мама, отец женился еще три раза, и у каждой его новой жены рождались дети. Мне приходилось много работать, однажды я не выдержала и сбежала ночью из дома. Сбежала к дяде в село Кочубеевка недалеко от станции Белая Криница. Там был сырзавод, куда меня и приняли на работу.
 Через некоторое время то ли из райкома, то ли из обкома приехала комиссия. Подходит ко мне женщина из этой комиссии и говорит: «Девочка, почему ты здесь? Твой папа хороший специалист, неплохо зарабатывает, зачем тебе нужно работать на такой тяжелой работе? Я дам тебе направление, поедешь в Николаев. Кем ты хочешь быть»? « В Николаеве есть училище Левановского (речь идет о школе морских летчиков, которой руководил тогда С.Леваневский –Н.П.). Я хочу быть летчицей».
 Она дала мне направление, и так я оказалась в Николаеве. Первыми, кого я встретила в училище, почему – то были политрук и заведующая столовой. Я рассказала им, зачем приехала, и добавила: «На всякий случай я буду готовить, буду поваром, пока не поступлю в училище». Так я оказалась в столовой летного училища, стала варить борщи. Все говорили, что я хорошо готовлю.
 Потом началась война. Я просилась на фронт, но меня не взяли, оставили здесь. Сказали, что буду работать в тылу врага. В это время мои хозяева эвакуировались, я осталась одна в трехкомнатной квартире со всеми удобствами. Хозяйка предлагала поехать с ними, но я отказалась, сказала, что не могу. Не стала объяснять почему, - просто не могу, и все!

Неслучайная случайность.
 
 Николаев сильно бомбили. На Пушкинской жила моя знакомая, Марья Михайловна Гурович, работавшая до войны в НКВД. Ее дочь и сын [4] эвакуировались, и она приглашала меня к себе. К тому же Пушкинскую бомбили не так сильно, как Советскую. Однажды она мне сказала: «Ты пойди на Советскую, там в магазинах бесплатно раздают продовольствие». Я пошла. Везде длинные очереди, я не стала ждать. На углу Московской и Плехановской был подвал, там была какая-то консервация. Я зашла туда, смотрю – какой-то дядя стоит. Высокий. Красивый. Я на него посмотрела и говорю: «Что вы здесь делаете»? «То же, что и вы» - отвечает он. «Такие, как вы – на фронте, а вы здесь по подвалам ходите». «А нас сюда прислали, мы будем на заводе работать».

 Я недолго там пробыла, собралась уходить. Он за мной. Дошли до моего парадного: «Можно узнать, где вы живете»? «В этом доме и живу. Это мое парадное». «Можно с вами завтра встретиться на Советской»? «Ну, давайте завтра». Расстались мы у парадного рядом с кинотеатром «Родина». Их было трое, как я позже узнала – Луценко, Гавриленко, и он, Александр Сидорчук. На прощанье он сказал мне странную фразу: «Если вы надумаете нас найти, так вы нас найдете».

 На следующее утро мы встретились: «Я - Саша». «А я – Галя». Я назвала себя Галей, чтобы не открывать своего настоящего имени. Он искал квартиру. «В нашем доме много свободных квартир, можете занимать любую». «Нет. Я хочу с вами».
Сидорчук перебрался ко мне буквально накануне вхождения фашистов в Николаев.
Конечно, не сложно, сопоставив некоторые факты, сделать вывод, что встреча Адели Келлем с Александром Сидорчуком не была случайной. Ее запланировали советские контрразведчики. Сидорчуку нужно было легализоваться в оккупированном фашистами городе, а лучшего способа, чем жениться на немке, трудно себе представить.

«Хочу видеть, что у русских внутри».
 
 Прилет Гитлера в Николаев помню, но мне его не показали – не пустили. Мне сказали: «Адольф прилетает, но ты его не увидишь». А вот с Геббельсом повстречаться довелось. У меня был сильный нарыв в горле, я не могла разговаривать, и моя хозяйка вызвала врачей, чтобы меня взяли и отвезли в госпиталь. Там я лежала в палате совсем одна, а у изголовья кровати стояли принесенные моей хозяйкой красивые цветы. Так вот, когда мне эти цветы принесли, вошла сестра – хозяйка и говорит: «Фрау Сидорчук, у вас такие красивые цветы. А к нам великий гость прибывает»! «А кто, если не секрет»? «Не секрет. Это Геббельс».

 Геббельс ходил по палатам. В одной из них лежала раненая в живот девочка. Это была шестнадцатилетняя русская девочка, работавшая няней у одной немки. В этом доме немецкие солдаты обучали полицаев стрельбе, и одна пуля попала девочке в живот. Ее лечили, она должна была уже выписаться, но Геббельс сказал: «Кто это? Русская? Разрежьте ее, я хочу видеть, что у русских внутри»!
 Мне было слышно каждое слово. Я подумала: «Господи, лишь бы он не зашел»! Никто ведь в госпитале не знал, что я - Адель Келлем, а не Галина Сидорчук.

 «Для работ в Германии непригоден»…

[5]У нас часто бывал немецкий врач в чине полковника. Он всегда приходил с портфелем, оставлял его у нас, и уходил в город по своим делам. В портфеле было много ценных бумаг, в том числе и медицинские бланки со свастикой. Постепенно я запасла немало таких бланков, а Сидорчук делал на них отметки, что человек для отправки в Германию не годится, болеет дизентерией или еще какой – нибудь заразной болезнью. Мы знали, когда планировалась отправка в Германию, и при помощи наших справок смогли избавить от этого немало людей.

На ликеро – водочном заводе был сборный пункт. Валентина Гризодубова обещала нам сбросить бомбы на этот завод. Она считала, что во дворе находятся немецкие войска.Гризодубова сбросила бомбы, но попала на мостовую, тринадцать человек погибли. Но взрывом разрушило стену, и многим людям удалось бежать оттуда.

После бомбежки завода я обнаружила, что есть еще одни ворота, заложенные камнем на глиняном растворе. Я сутки оставалась там, мы разобрали эти ворота, и все, кто там находился для отправки в Германию, ушли.
Был там один полицай – Иван Наумович Преображенский. Два его брата были на фронте летчиками, а он приехал в Николаев в командировку и не успел уехать. Поступил на службу в полицию. Много помогал нам. Приходил к нам домой, познакомился с Сидорчуком, и что тот просил, то Иван Наумович и делал.

Мартовский полдень.

 В феврале 1942-го года пришел Виктор Александрович Лягин: «Саша, я думаю, что все обойдется, но нужно еще пойти на конспиративную квартиру. Без этого не обойтись. Пойдете вы с Галей». Пришли, а у дома – немецкая охрана. Оказалось, что в дом въехал генерал. Войти в дом оказалось легко, достаточно было сказать часовым «Хайль Гитлер»! В квартире была кафельная печь с отдушинами, откуда Сидорчук вынимал брикеты, похожие на туалетное мыло. Убедившись, что нас никто не видит, Сидорчук закрыл отдушины, и мы ушли, козырнув охране.

 Ночью он попрощался со мной и ушел, взяв взрывчатку с собой. Полз по льду через речку, чтоб никто не видел. А на обратном пути, когда шел уже по городу, за ним погнались трое гестаповцев. Там, где сейчас кинотеатр «Родина», была стройка и проход в полметра шириной. Сидорчук забежал туда, и немцы потеряли его из вида. Лестница с этого прохода вела прямо на наш балкон.

 Я всю ночь просидела одетая в кухне, ожидая его. Он постучал пальцами по стеклу, и на коленях вполз по балкону в комнату. Я тут же уложила его в постель, растерла и дала лекарство.
 Все прошло благополучно, никто к нам не пришел.

 До этого несколько раз взрывчатку на аэродром приносила я. Я меня была плетеная кошелка, я укладывала на дно взрывчатку, а сверху – обед. Принесу кошелку, Сидорчук выкладывает еду и взрывчатку, и я ухожу. Никто меня ни разу не задержал.
 Когда все было готово, снова пришел Лягин, стукнул кулаком по столу: «Саша! Я думаю, все обойдется благополучно». И они обнялись от избытка эмоций.

2-го марта Сидорчук заболел и перестал ходить на аэродром. 9-го марта мы пошли в поликлинику за бюллетенем. Он посмотрел на него и говорит: «Здесь девятое число без прописи. Я исправлю его на второе. Получится, что я болею со второго числа. Хорошо»!

 Мы вышли на Советскую. Сидорчук посмотрел на часы и туда, за Ингул. Он смотрел на Ингул, а я наблюдала за его лицом – он сильно нервничал. Когда он посмотрел туда в очередной раз, я не выдержала: «Саша! Объясни мне, в чем дело»? «Осталось десять минут» - сказал он. Через десять минут, ровно в полдень, раздался мощный взрыв. Над аэродромом поднялся густой черный дым, сквозь который прорывался яркий огонь. Потом были еще взрывы, сосчитать которые оказалось невозможно. «Что это»? «Потом расскажу». А я и понятия не имела, что я носила взрывчатку. Мне никто не говорил, что готовится взрыв аэродрома.

 У нас часто бывали следователи гестапо Карл Циммер и Роллинг. Мой муж выпивал с ними и угощал их, был добрым человеком. Они и в столовую приходили ко мне, чтобы я их обслуживала. Я получила задание от Лягина – завести знакомство с этими гестаповцами. Со временем они стали в нашей семье, как свои.

 Не прошло и часа после взрыва, как Циммер с Роллингом появились у нас в квартире: «Алекс, вас ист дас? Кто это сделал»? Алекс говорит: «Если бы я знал, кто это сделал, я бы им своими руками шею свернул. Мамочка, накрывай на стол». Однако следователи отказались от угощения и побежали искать организаторов взрыва аэродрома. На нас никто даже и не подумал.

 Родственник Адольфа.
 
 За несколько дней до нашего визита в поликлинику в нашем дворе раздался сильный собачий лай. Я выглянула в окно – посреди двора стоял немецкий генерал и смотрел на окна. «Господин генерал, - обратилась я к нему по-немецки, - кого Вам надо»? «Мне нужны немцы». «Пожалуйста, - говорю, - заходите к нам домой». Он поднялся в квартиру, увидел пианино и сказал: «Дойче берлинер клавир! Разрешите поиграть»? Он играл и пил кофе, который я ему приготовила. Я разложила карту Советского Союза и говорю ему: «Когда мы уже займем Москву»? «Скоро. Уже приготовлены подарки для тех, кто будет участвовать во взятии Москвы».

 Я спросила у генерала: «Для чего Вам нужна была немецкая семья»? «Чтобы можно было ей довериться. Нам нужна одна комната в вашем доме». Здесь много свободных комнат, можете занимать любую». Они заняли комнату рядом с нашей квартирой. Я не знала, для чего им эта комната, думала, гестаповца поселят. Когда солдат доложил, что продовольствие завезено, генерал говорит: «Ну что, мы можем вам доверять? Вы присмотрите за нашим продовольствием»? Я испуганно отвечала: «Вот еще! Русские нас поубивают, и заберут ваше продовольствие! Я вам дам замок, закройте дверь и оставьте охрану». «А ваш муж не будет против»? «Ничего подобного! Мы все делаем, чтобы быстрее победить». Он согласился, и минут через пятнадцать прибыла охрана и разместилась на диване в проходной комнате. Когда Сидорчук вечером узнал, что у нас за охрана в квартире, он не мог этому нарадоваться: кому придет в голову подозревать в чем – то друзей немецкого генерала?

 Когда мы днем сидели у нас в квартире, мне пришло в голову поинтересоваться у генерала его биографией, он ответил: «Я родственник Адольфа Гитлера. У него есть три сестры, на одной из них я женат, следовательно, являюсь его родственником». Через несколько дней генерал вывез свое продовольствие и снял охрану. Больше я его не видела.

 В свое время КГБ советовал Галине Адольфовне не упоминать этот факт, так как могло создаться впечатление, что не подпольщики, а немецкий генерал взорвал Ингульский аэродром. На самом деле думать так никаких оснований нет. Неизвестно, зачем родственник Гитлера прятал в квартире взрывчатку под видом продовольствия, неизвестно, как он ею распорядился.

 При беглом изучении интернет-сайтов мне не удалось установить личность этого генерала. Выяснил только, что у Гитлера была одна сестра – Паола- собиравшаяся замуж за Эрвина Йекелиуса, виновного в смерти четырех тысяч узников в одном из концлагерей. Гитлер запретил этот брак, в результате чего Паола сменила фамилию, а Йекелиус был отправлен на восточный фронт, где гестапо благополучно «сдало» его советским войскам.

Потери.

 Как-то после обеда раздался звонок в дверь. На пороге стояли гестаповцы: «Где сейчас работает ваш муж»? «В порту грузчиком», - ответила я. «Придите завтра к нам вместе с ним». Когда Сидорчук пришел, я рассказала ему о приглашении: «Саша, нужно идти». Мы собрались и пошли. Едва мы успели войти в кабинет Роллинга, как дверь открылась, и охранник с собакой ввел в кабинет Геннадия Кречета. Его настоящее имя Вальтер Шнитцлер. Он подошел ко мне в столовой и сказал, что хочет познакомиться с моим мужем. Они познакомились, и Геннадий стал нам помогать.

 Когда его ввели в кабинет, следователь сказал: «Эта женщина говорит, что вы приходили к ним домой». Геннадий ответил: «Я вижу ее впервые в жизни. И этого мужчину я тоже никогда в жизни не видел». После этой очной ставки нас оставили в покое, и больше на допросы не вызывали.

Лягин приказал мне ехать в очередную командировку. В Новой Одессе мной овладело тяжелое предчувствие. Я решила позвонить в николаевский порт. Зашла в жандармерию. Там сидели молодые ребята, я расплакалась и говорю: «Помогите мне позвонить в Николаев, в порт, капитану Биндексу». Они стали меня утешать: «Чего плачешь? Мы так далеко от дома, и то не плачем, а ты плачешь». Они дозвонились до Биндекса и дали мне трубку. Он сказал: «Фрау Сидорчук, возвращайтесь скорее домой, ваш муж очень болен». Жандармы остановили какую-то машину, и я поехала домой, но живым мужа уже не застала. Он погиб, подорвавшись на собственном взрывном устройстве. После этого Лягин сказал: «Погиб наш самый лучший человек, и теперь вся беда в том, что его жена – немка. Если что – то заметите за ней – ликвидируйте ее». Гриша Гавриленко потом пришел ко мне и рассказал об этом. Я сказала: «Остаюсь преданной своей Родине, и хочу сделать все, чтобы победить». Гавриленко достал золотые часы и сказал: «Лягин передал. Этими часами Саша был награжден за аэродром». После этой встречи мне снова стали доверять.

В 43-м году Гавриленко хотят отправить в Германию, и я бегаю по всем инстанциям, чтобы не допустить этого. Он отправился за бюллетенем к врачу Любченко. Но из кармана перекинутого через спинку стула пальто выпал пистолет. Любченко велела Грише прийти на следующий день. Он пришел, а там его ждала засада. И вот, начиная с 5-го февраля 1943-го года, начались аресты, была провалена вся группа. Виктора Александровича арестовали 12-го февраля. Адмирал Бедекер никак не мог поверить, что он был не тем, за кого себя выдавал.
 Их всех приговорили к году тюремного заключения.

Магда ревнует [6]

 Лягин передал мне записку, чтобы я немедленно с ним встретилась. Я пришла к нему в тюрьму. Он уже знал, что все кончилось, и попытался вскрыть себе вены. Мне он передал записку для Магды Дуккарт, и я эту записку Магде отнесла. Она приняла меня очень холодно, прочитала записку и тут же сожгла ее. Я пришла к нему снова и рассказала о встрече с Магдой. Он написал еще одну записку: «Я посылаю к тебе доверенное лицо, отдай ему все драгоценности, которые мне принадлежат». Она прочитала эту записку и сказала: « Ничего я давать не буду. Собирайся и уходи отсюда. И никогда больше не приходи». Если бы она дала ему драгоценности, он мог бы откупиться от тюрьмы, но она ничего ему не дала, а на меня пожаловалась в гестапо. Ко мне пришел Карл Циммер и сказал: «Зачем ты ходишь к нему на свидания? Она ревнует».

Гестапо стало следить за мной. Через несколько дней меня арестовали в моей квартире. Двенадцать суток я просидела в гестапо, но потом меня отпустили, не сумев предъявить никаких обвинений.

 -А мне ведь уже девяносто первый пошел, - грустно сказала она на прощанье. В ее жизни было всякое, многого уже не вспомнить, но война и подполье не забудутся никогда. Как не забудутся никогда те, кто остался в той войне.

23 мая 2012 года Галина (Адель-Гайден) Адольфовна Келем - Лермонтова. скончалась госпитале ветеранов Великой Отечественной войны на 94-м году жизни.

Для маленькой женщины закончилась ее большая война…

Автор статьи: Николай Пономаренко.

Фотоматериалы: форум "Скамейка", www.zadira.info.